Обратная сторона вечности - Страница 114

114

– Послушай, Ханиш, – сказала Агунда, когда они с подругой остались вдвоем, – я должна с тобой посоветоваться.

– Рада, что тебе все еще бывают нужны мои советы, – улыбнулась Ханиш.

Она была маленькая, сухонькая, с длинными седыми волосами, собранными и заколотыми на затылке в большой узел. Некогда волосы являлись предметом ее самой большой гордости. И хотя в храме мало времени оставалось, чтобы ухаживать за своей внешностью, Ханиш не последовала примеру большинства жриц и волосы не остригла. Иные женщины пользовались корнем лопуха, чтобы окрашивать волосы в более темный цвет, обманывая природу и самих себя. Но Ханиш давно смирилась со своей сединой. Ее волосы побелели в несколько часов после того, как незваный гость сообщил ей о смерти возлюбленного.

Агунда была полной противоположностью своей подруге – на голову выше той, статная, с широкими бедрами женщины, родившей крепких детей, с пышной грудью и полными руками, она все еще оставалась привлекательной, и случалось, что иные из гостей храма влюблялись в нее. У нее был мягкий и низкий грудной голос и округлое румяное лицо.

Как-то убийца, которого разыскивали по всей Аллаэлле, раненый, нашел убежище в храме Тики. Он был моложе Агунды лет на десять, а то и пятнадцать, но это не помешало ему воспылать к ней юношеской страстью. Его чувство осталось без взаимности, и однажды в полдень он навсегда ушел из храма. Он никогда не писал ей и не давал о себе знать, но, где бы он ни находился, раз в году, в день рождения верховной жрицы Тики, на блюде для подношений появлялась охапка ее любимых цветов и какой-нибудь скромный подарок – дорогих бы она не приняла.

– Ты же знаешь, – сказала Агунда, подбрасывая в огонь несколько кривых сучковатых поленьев, – мне всегда нужно, чтобы ты говорила со мной. Меня тревожит наша несчастная королева. Что ты сама думаешь по этому поводу?

– Не знаю, – задумчиво ответила Ханиш, устраиваясь рядом с ней. – Мы с тобой обе пережили горе. Разве мы не были немного безумны тогда?

– И не немного, а довольно сильно. Я несколько дней провела как в тумане.

– Я об этом и говорю, Аг. Она не кажется мне больной. Другое дело, что ее терзают какие-то страшные предчувствия.

– Может, это не предчувствия? Она просила меня посидеть с ней сегодня утром. И все, что говорила государыня, показалось мне абсолютно разумным и обоснованным. Скорее Фалер безумен, нежели она. А то, что ее отослали от двора... Кому в Аллаэлле не известно, как король обставил спальню Бендигейды?

– Твоя правда, – кивнула Ханиш. – Но что мы можем сделать? Только утешать ее, несчастную.

– Нет! Тут ты не права. Мы можем исполнить то, что она просит.

– А как?

– Завтра от нас уходит Аграв.

– Уже? А я не слышала... Собрался, значит, в дорогу. Аг, а он не боится, что его найдут?

– Не думаю, что он вообще способен бояться. Но я придумала неплохой план и хочу услышать твое мнение. Ему-то все равно нужно скрываться, и он намерен в ближайшие дни покинуть Аллаэллу. А я хочу передать Великой Кахатанне слова королевы Лай. Вот он и сделает это.

– А знаешь, – оживилась Ханиш, – по-моему, прекрасно придумано. Он согласен?

– Не знаю. Я пригласила его сюда, чтобы поговорить. Должен явиться с минуты на минуту.

– Мне уйти?

– Зачем, дорогая? Напротив, останься. Может, заметишь то, что я не учла и упустила из виду.

Агунда поставила на маленькую жаровенку котелок с красным вином.

– Тебе класть мед?

– Спасибо, не нужно.

– А я выпью подогретого и с медом. Устала что-то в последнее время, а после горячего вина с медом сплю как младенец. И хорошо отдыхаю.

– Ах, Агунда, ты хороша и свежа, но и тебе и мне пора признать, что мы далеко не молоды. Это все возраст. И никакой подогретый мед с вином нам уже не поможет.

Подруги переглянулись и озорно рассмеялись.

Что бы там ни говорила Ханиш об их возрасте, а смех у двух женщин все еще был молодой и звонкий.

В дверь тихо и осторожно постучали.

– Входи, – пригласила Агунда.

На пороге возник крепко сбитый мужчина, плотный, с черной повязкой на левом глазу и буйной бородой. Улыбка у него была обезоруживающая и ослепительная – зубов на сорок.

– Ты звала, и я пришел, – сказал он просто.

Агунда жестом пригласила его садиться поближе к огню и протянула высокий стакан с горячим вином.

– О, с медом, как я люблю, – обрадовался тот.

– Послушай, Аграв, – заговорила жрица, не откладывая разговор в долгий ящик. – Я хотела тебя спросить, что ты намерен делать после того, как уйдешь из храма.

– Отправлюсь странствовать. В нашей стране мне оставаться нельзя, но ты и сама это знаешь. А коли знаешь и спрашиваешь, то хочешь что-то предложить. Говори. Я все готов сделать для жриц Тики.

– Я не вправе даже просить тебя об этом.

Мужчина присвистнул, оторвавшись от своего вина:

– Что, настолько серьезное дело?

– Сама не знаю. Выслушай меня, а потом мы все вместе примем решение. – Агунда оглянулась на подругу, как бы ища у нее поддержки. – Ты знаешь, что недавно в храм привезли женщину, которую признали безумной?

– Не помню. Сюда каждый день кого-нибудь привозят, а кого-нибудь забирают или провожают в дорогу. Может быть...

– То, что я сообщу тебе, ты должен держать в тайне, даже если наш разговор разговором и закончится.

– Даю слово.

Ханиш и Агунда, равно как и остальные жрицы Тики-утешительницы, имели возможность убедиться в том что слово убийцы и вора зачастую бывает крепче, чем слово дворянина или владетельного вельможи. Поэтому обещание Аграва дорогого стоило. Успокоенная, Агунда продолжала:

114