Обратная сторона вечности - Страница 26

– Теперь я могу сообщить, что я соскучился по тебе и твоей прекрасной стране?

– Тебе не положено.

– Это раньше было не положено. Тогда впереди была вечность и позади была вечность. Я не боялся не успеть. А нынче каждая минута может стать последней. Ведь если Он решит нанести удар по мне, а рядом не окажется никого способного помочь, то сопротивление мое будет очень недолгим и жалким до бессмысленности.

– Неужели до такой степени силен этот таинственный некто?

– Больше, чем мы можем себе представить, – вздохнул Тиермес. – Ну, вот и поговорили о приятном...

– Прости, пожалуйста.

Он хотел было что-то добавить, но тут со стороны храма появился бегущий человек, который размахивал руками и кричал:

– Госпожа! Госпожа!!! Там к вам!!!

Кто к ней пожаловал, посланец отчего-то вслух не произносил. Наконец он добежал до своей госпожи и, задыхаясь от быстрого бега, доложил:

– У ручья вас ждут двое... гостей, – перевел взгляд на Тиермеса, задрал голову вверх, чтобы рассмотреть его лицо, и сказал:

– Ой!

Владыка Ада Хорэ только рассмеялся. Затем взял под локоть свою спутницу и предложил:

– Пошли к ручью. Если мне не изменяет чутье, то это га-Мавет и его братья.

*** * ***

Бессмертные заметно нервничали в ожидании Каэтаны. А-Лахатал отошел к воде – там он чувствовал себя уютнее – и погрузился в созерцание колышущихся водорослей. Арескои нетерпеливо шагал в тени деревьев. Черный бог казался спокойнее остальных, к тому же он очень сильно ослаб. На правое плечо его был накинут плащ, падавший пышными складками, так что стороннему наблюдателю невозможно было догадаться о том, что выше локтя руки уже нет. Меч был передвинут на правую сторону и явно мешал желтоглазому с непривычки. Он плохо освоился со своим уродством и выглядел немного растерянным. Лицо его после перенесенных страданий осунулось и побледнело, нос заострился, скулы выступили, а под глазами залегли темные тени. Но выражение жестокости и презрения исчезло, а взгляд смягчился и стал гораздо живее.

Когда Интагейя Сангасойя в сопровождении Тиермеса приблизилась к ожидавшим бессмертным, они неловко поклонились ей. Им было непривычно приветствовать недавнюю свою противницу и неудавшуюся жертву как Великую Богиню, хранительницу Сути и Смысла вещей. А га-Мавету было горько представать перед ней искалеченным и побежденным: не умели Новые боги просить о помощи и снисхождении, и страх, что их заставят это делать, был сильнее любого другого страха.

– Приветствую вас, друзья мои, – сказала она, улыбаясь. – Ну, наконец-то и вы навестили меня. Я рада, что вы пришли.

Арескои подошел к ней и пристально посмотрел в глаза:

– Ты знаешь, что раньше...

– Тебе неприятно вспоминать об этом, вот и не вспоминай. Я знаю, что теперь все переменилось и ничего из того, что было прежде, не встанет между нами.

Она помедлила немного.

– Тиермес сказал мне, что случилось. Если я хоть чем-нибудь смогу помочь, то буду рада это сделать. – Затем поклонилась га-Мавету:

– Я искренне сожалею. Но ты сильный, и ты справишься.

Черный бог изумленно посмотрел на нее. Он-то никак не мог забыть поединок с Кахатанной, во время которого погиб Джангарай. И был уверен, что она никогда смерти ингевона ему не простит. Однако сожаление Интагейя Сангасойи было совершенно неподдельным – в этих тонкостях га-Мавет начал разбираться. Она смотрела на него с жалостью и скорбью, и Бог Смерти вдруг заметил, что глаза у нее обведены темными кругами, как от бессонницы или перенесенных страданий, а веки слегка воспалены. Щеки юной богини сильно запали, и вообще она выглядела очень уставшей и измученной.

– Тебе плохо? – участливо спросил желтоглазый.

– Не слишком хорошо, – ответила она. – Скорбные времена грядут.

– Я уже это понял...

Бог Смерти заглянул в глаза Кахатанне:

– Ответь мне, неужели в твоем сердце нет ненависти? Столько зла, сколько причинили тебе мы...

– Разве ты уже не понял, что ненависть иссушает душу? Ты сам столкнулся с ненавистью в чистом виде. Она высосет тебя, а потом заполнит образовавшуюся пустоту чернотой и злобой. И тебя уже нет. Поэтому, хотя боль моя велика, я предпочитаю ее – это чувство живого. А ненависть – удел мертвеца.

– Ты говоришь странно, – прошептал Арескои, который с напряженным вниманием слушал Интагейя Сангасойю. – Но я понимаю тебя.

– Я рада.

– А что ты скажешь по поводу происшедшего с нами?

– Скажу вот что: помимо всего плохого есть в этом и хорошее – вы столкнулись с Врагом лицом к лицу и убедились, что Он все-таки существует... жаль, что это так дорого обошлось.

– Что ты намерена делать?

– Мне необходимо уйти во внешний мир, но я не могу собраться в дорогу, потому что у меня нет никаких ориентиров. Видите ли, когда я утратила память, то позабыла и все, что мне было известно о местонахождении нашего противника, все, что как-то относилось к нему. Думаю, то, что я была выброшена с Арнемвенда, и случилось оттого, что я слишком много о нем знала или могла узнать в самом скором времени. Может, Олорун... Не помню... Если бы мы вместе попытались решить эту задачу...

Тут она обратила внимание, что взгляды трех богов прикованы к чему-то за ее спиной. Обернулась. Там стоял Барнаба в немыслимом наряде из ярких заплат, в кисточках и помпонах. На одной половине лица у него буйно курчавилась рыжая борода, а правая – гладко выбритая – была покрыта голубыми цветочками.

– Как лучше? – спросил он.

– А что обозначают голубые цветочки?

– Это веснушки, – оскорбился Барнаба, – не ясно?