Иренсей тоже пытался кричать, но не смог. Горло сдавило ледяной рукой, и ему оставалось только наблюдать, как отвратительное чудовище – то самое, которое совокуплялось с себе подобным на мерзком талисмане Бендигейды (не узнать его было невозможно, хоть раз увидев), – двигалось к замершему на месте ювелиру. Немота раздирала горло, заполняла легкие и теснила грудь. Лекарь уже знал, что это неизбежная гибель, и испытывал удивление лишь от того, что все так долго продолжается.
Не очень высокое, но существенно больше человека, отвратительное создание, похожее на жабу, вставшую на задние лапы и обзаведшуюся клыками и когтями, а также шипами, рогами, крыльями и боги только знают чем еще, ковыляло к двум старикам. Оно раскрыло широкую – от уха до уха – пасть со свернутым в трубку длинным и гибким языком и мерзко зашипело. При этом бородавчатые бока раздулись. В разверстой пещере рта блеснули кинжальные зубы.
Самым страшным оказалось, что невозможно кричать. Все остальное просто не умещалось в сознании.
Фер выглянул из кухни и скрылся.
– Тихо, тихо, – прошептал он, удерживая за загривок пса. – Это не наше дело. Не спасешь его, не рвись – это ведь демон...
Махама так и не издал ни звука, когда тварь выбросила длинный язык, охватила им туловище несчастной жертвы и втянула в пасть. Только хрустнул перекушенный позвоночник.
Иренсей на безвольных негнущихся ногах попытался было отодвинуться от этого воплощенного кошмара, однако красные немигающие глазки твари, казалось, приковали его к месту. Чудовище, хрустя костями, медленно жевало тело Махамы.
В этот момент пес вырвался из рук слуги и, завывая, бросился на помощь мертвому уже господину. Громадный даже на фоне жуткой твари, Уэн одним прыжком взлетел ей на спину и впился зубами в зеленую скользкую плоть. Удержаться на спине чудища было трудно, потому что оно оказалось сплошь покрыто вонючей слизью. Лапы пса скользили, царапая врага, не находя опоры. Тварь рванулась всем телом, и в этот момент Иренсей заметил, что у нее еще есть и хвост – толстый, мягкий и тяжелый – весь в слизи и бородавках.
Пес не удержался на теле чудовища и отлетел в угол комнаты. Зарычал, вставая, и опять приготовился к прыжку. Но похожий на змею язык уже несся к нему, и когтистые лапы легко разорвали на две половины лохматого Уэна.
– Уэн!!! – раздался полный муки крик слуги.
Фер не стал звать на помощь, понимая, что это бессмысленно. У него, правда, был шанс убежать. Тварь пришла за Махамой и Иренсеем, и, если ее не трогать, она уйдет, удовлетворившись ими. Но Фер почесал обрубок уха и взял в руки топор. Иренсей видел, как он вышел из своей кухни, прошаркал ногами в стоптанных башмаках к чудовищу, затем перехватил топор поудобнее и со словами:
– Что ж ты пса-то... – опустил его на спину монстра.
Видимо, страшный удар все-таки нанес твари серьезное увечье, ибо она зашипела еще сильнее, зашлепала на месте, пытаясь достать нового врага. Это оказалось делом не столь уж трудным, потому что Фер был стар и слаб. Те времена, когда он махал топором в битвах с гемертами, прошли безвозвратно. Толстый хвост сбил слугу с ног, а удар мощной задней лапы вспорол ему живот. Истекая кровью, он упал у самых ног королевского лекаря.
Иренсей посмотрел прямо в глаза надвигавшейся на него зеленой глыбе и неожиданно успокоился. Это все равно была смерть – жуткая и мучительная, и ему вдруг отчаянно захотелось встретить ее достойно...
– Агатияр! Признавайся, там еще много бумаг?
– Часа на четыре работы, мой мальчик, и на сегодня – все.
– Я больше не могу, – устало произносит Зу-Л-Карнайн и откидывается на спинку кресла.
– А на самый конец я оставил крайне важное и интересное сообщение, касающееся Сонандана...
– Это о ней?
– Скорее, для нее, – говорит Агатияр, отрываясь от пухлой пачки желтоватых листов. – Давай разберемся с двумя законами и несколькими прошениями, а после обсудим все, что нас с тобой особенно интересует.
– Лучше начать с самого важного! – требует император.
– Нет, мальчик. Потом я тебя ни за какие коврижки не заманю за рабочий стол.
– Агатияр! Ты изверг!
Со времени знаменитой на весь мир битвы при ал-Ахкафе император сильно вырос и возмужал. Теперь это не милый юноша, но прекрасный и могучий молодой мужчина – золотоволосый и голубоглазый. На его груди и плечах бугрятся мощные мускулы, даже со стороны видно, какой силой он обладает. И только Агатияр знает, что император по-прежнему краснеет и смущается. Если бы здесь была Каэтана, она бы, не колеблясь ни секунды, сказала, что Зу-Л-Карнайн как две капли воды похож на Джоу Лахатала. Тот же гордый, пронзительный взгляд, те же пушистые ресницы в полщеки, те же изогнутые брови и тонкий нос с изысканными полуокружьями ноздрей. Но ее здесь нет, к великой скорби влюбленного императора.
Впрочем, как любит говаривать по этому поводу мудрый Агатияр, это уже совершенно другая история.
Минут пять император честно царапает пером по бумаге, высунув от усердия язык. И даже оставляет на вышеозначенном листе заметные следы своей деятельности. Однако на шестую минуту он не выдерживает и снова оборачивается к своему визирю.
– Скажи мне, – говорит аита, – зачем мне целая толпа сановников, судей, советников и наместников, если я каждый день должен по шесть-семь часов заниматься делами?
– Можешь не заниматься, – даже не смотрит на него Агатияр. – Но тогда не удивляйся, если через полгода в твоей империи будет новый император.
– Прекрасно! Хочу на него посмотреть.
– Не увидишь, – бросает визирь, не поднимая головы от бумаг. – Может, он и пожалеет о содеянном, но голову-то тебе отрубят все равно раньше.