Обратная сторона вечности - Страница 97

Расстреливали прицельно – в первую очередь офицеров, гонцов, трубачей, которые передавали сигналы. Потом уже обычных солдат.

Опешивший Фахид промедлил совсем немного, но промедление это было смерти подобно. Когда он скомандовал коннице идти в атаку, защищая свою пехоту, то допустил грубейшую ошибку, как человек, который, торопясь и спотыкаясь, двигается медленнее, чем ровно идущий.

Конница ринулась на телихинов, но Самаэль ждал этой минуты. Во главе большого отряда чайджинов-меченосцев он преградил ей путь в узком месте, где река делала крутой поворот и изгибалась петлей.

Фахид лицом к лицу столкнулся с так называемыми варварами и их урмай-гохоном. Он понял, что слово «варвары» неприменимо к народу танну-ула, а урмай-гохон Самаэль если и уступает такому полководцу, как Зу-Л-Карнайн, то на голову превосходит военачальника Фахида. Как боец и как стратег.

Его собственная пехота – левый фланг – беспомощно топталась сзади, не в состоянии помочь своим рыцарям, а спереди их уже крушили могучие, закованные в латы, прекрасно тренированные воины. И на всех наводил ужас полуобнаженный гигант в золотом венце...

Все было закончено в считанные минуты – чайджины проявили чудеса ловкости и умения владеть мечом, пехота Сихема бежала с такой скоростью, что ее было трудно догнать даже верхом; длинные копья с крюками, столь хорошо зарекомендовавшие себя в боях с конницей, так и не были пущены в дело.

Во время боя урмай-гохона постоянно окружали отборные телохранители-багара. Их можно было узнать по алым султанам на шлемах.

*** * ***

– Хашум! – капризно протянул государь Аламжи. – Хашум! Здесь дурно пахнет!

В прекрасном дворце действительно витали странные, чтобы не сказать больше, запахи, непривычные сановному обонянию. На дворцовой площади расположились многочисленные беженцы – в крепости не хватало места. Хорошо еще, вдоволь было еды и воды, но никто не мог себе и представить, что в конечном итоге придется отсиживаться за стенами Файшана, как в гнезде, под которым кругами ходит свирепый и голодный хищник.

Шел двенадцатый день осады.

Хашум тяжело переживал гибель своего друга и брата – Фахида. Даже расстался по этому поводу с красавицей Шаризой, которая до смерти успела надоесть ему своими страхами и слезами.

Еще тяжелее он переживал гибель армии Сихема – прекрасно организованной, вооруженной и обученной. И, как умел, клял себя за недальновидность и излишнюю уверенность. Он и предположить не мог, что пришедшие из диких степей люди смогут противостоять цивилизованной регулярной армии. Он дал себя убедить в том, что государство находится в полной безопасности, потому что сам хотел в это верить. И за это неуместное для политика желание и расплачивался сейчас.

– Хашум! Что нам делать?

– Пытаться снестись с аитой государь. Иначе варвар сможет принести немало горя нашей стране.

– Нет! – рявкнул Аламжи.

И Хашум с удивлением на него воззрился. Государь Аламжи был женоподобным слизняком, не имеющим ни убеждений, ни мнений, ни принципов. Он спал с женщинами, потому что был мужчиной, ел, потому что ему готовили вкусную пищу, и правил государством, потому что это нравилось ему больше, чем подчиняться. В сущности, его правление сводилось к тому, что он как попугай повторял то, что нашептывал ему в оба уха первый министр. Проявление каких бы то ни было мыслей, суждений и четкое их выражение были просто невозможны, если речь шла о нынешнем государе Сихема. Вот почему Хашум решил, что ослышался.

– Государь, – начал он осторожно и вкрадчиво, – видимо, государь плохо меня услышал. Я предложил ему снестись с императором Зу-Л-Карнайном и обрисовать ему картину нашествия с тем, чтобы аита понял, что здесь затронуты не только интересы Сихема, но и его собственные.

– Я не хочу обращаться за помощью к этому юнцу!

– Какая разница, божественный? – буквально пропел Хашум.

А про себя подумал: «Верблюд смердящий!»

– Он мне неприятен. Лучше обратимся за помощью к Бали!

– Государь мудр и дальновиден, но позволит ли он своему неразумному слуге высказать несколько соображений, которые все равно что пыль по сравнению с золотым песком перед лицом его мудрости?

– Говори, – милостиво разрешил Аламжи.

Он страдальчески кривился, принюхиваясь к легкому ветерку, который дул с террасы.

– Я полагал в наивности своей, что великому владыке Сихема пристойнее обратиться за помощью к императору, который, что бы мы про него ни думали, объединил под своей рукой значительную часть Варда. А териф Бали не более чем птенец рядом с могучим орлом, мелкая рыбешка в зубах хищной змеи; уместно ли орлу просить о помощи птенца, змее испрашивать защиты у рыбешки? Пусть государь Аламжи прикажет своему верному слуге, и тот с великим усердием поспешит выполнить приказ. Мы пошлем гонца к Зу-Л-Карнайну, он пройдет тайными тропами, минуя армию варваров, и вскорости достигнет Курмы, где сейчас пребывает сам император. Наше письмо убедит его поторопиться, ибо Лев Пустыни не потерпит, чтобы кто-либо оспаривал его власть. А пока два зверя будут драться, мы что-нибудь придумаем...

– Нет!!! – завизжал Аламжи.

Хашум отшатнулся от своего повелителя, настолько громким и отчаянным был этот вопль.

– Не заставляй меня гневаться, Хашум! Разве наших войск недостаточно, чтобы оборонить Сихем? Разве териф Бали не видит, что варвары стоят уже на пороге его дома? Прикажи послать гонца к нашему другу, соседу и союзнику. И никаких вольностей, слышишь меня?

– Да, государь, – поклонился Хашум.