Обратная сторона вечности - Страница 79

Вечерами, когда отряд становился на ночлег, разжигались костры, готовилась еда, вождь учил своих людей искусству сражения. И не беда, что они были вооружены жалкими копьями, у которых и древко-то не всегда было идеально прямым, каменными топорами или несовершенными луками. Самаэль утверждал, что только неумехе и трусу мешает тот предмет, который он держит в руках. А если воин искусен, то любая вещь может стать в его руках грозным и совершенным оружием.

Небольшое, но воинственное племя лесных людей, попавшееся им по дороге, урмай-гохон использовал в качестве своеобразного наглядного пособия, натравив на них свой отряд. Танну-ула разбились на сотни и окружили лесных людей двойной цепью. Сопротивление им было оказано отчаянное и бесполезное. Везде, где противник пытался вырваться из окружения, Самаэль на своем черном коне появлялся как из-под земли. Руки его были по локоть в крови. Сражался он обычным шестом, заостренным на конце, но в его руках это было грозное оружие. Он с легкостью вращал его в вертикальной и горизонтальной плоскости, метал как копье и использовал вместо дубины. Лесные люди с ужасом шарахались от него, и никто не желал вступить с ним в бой. Когда урмай-гохон объяснил своим воинам все, что хотел, он отдал приказ истребить сопротивлявшихся. В этом подобии сражения танну-ула не потеряли ни одного человека, и это было им непривычно, но и весьма радостно.

Однажды он послал впереди отряда дюжину самых опытных и отчаянных охотников и велел им поймать сетью урроха, не повредив его. Они возвратились к вечеру следующего дня. Шестеро ехали верхом, держа в поводу еще шестерых коней. Все животные были напуганы, артачились, тревожно ржали и били копытами. А половина охотников с трудом тащила на плечах шесты, между которыми была привешена сеть, где бился опутанный веревками могучий зверь. Все в лагере затаили дыхание. Уррох рвался на волю, издавал приглушенное, яростное рычание и косил таким ненавидящим взглядом, что даже самых отважных прошиб холодный пот.

Уррох был великолепен. Лежа, он достигал в длину двух ростов высокого воина. А удар мощной когтистой лапы мог запросто снести человеку голову.

Самаэль объявил своим людям, что хочет показать им, как нужно противостоять любому врагу – пусть даже и могучему, и грозному, и признанному заведомо сильнее. По его приказу весь вечер две сотни воинов строили подобие цирковой арены, хотя им, дикарям, неведомо было, что это такое. Они огородили кольями круглую площадку в три прыжка урроха в поперечнике и вырыли вокруг ров. Еще сотня непрерывно носила охапки сухих веток и дрова и заполняла ими ров до середины.

Они как раз достигли края леса и разбили основной лагерь недалеко от деревьев. В лесу протекал ручей, в котором пыльные и уставшие от долгого пути воины смогли искупаться и вдоволь напоить коней.

Урмай-гохон не доверял никому своего черного дьявольского коня. Да и вряд ли бы нашелся безумец, решившийся по доброй воле подойти к этому исчадию злых духов. Неукротимое желтоглазое животное, могучее и выносливое настолько, что способно было носить на своей широкой спине громаду мускулов вождя, могло искусать или серьезно покалечить того, кто не пришелся бы ему по нраву. А по нраву ему был только его господин, на зов которого он бежал резво и послушно, как хорошо вышколенный слуга. Его не нужно было привязывать, чтобы он не убежал в степь, его не нужно было успокаивать и оглаживать даже тогда, когда все остальные кони поднимали переполох, напуганные ночным ревом хищника или еще какой-нибудь напастью. Даже рвущийся прочь из своих пут уррох не пугал этого свирепого коня. Он только прядал ушами да становился на дыбы, грозя зверю своими острыми копытами.

Урмай-гохон учил своих воинов, что и их верховые животные должны быть столь же послушны, ибо жизнь воина в битве во многом зависит от его умения управиться с конем.

– Требуйте от них послушания, – рычал он, – карайте жестоко и поощряйте так, чтобы запомнили. Любите своего коня пуще своей женщины, ибо женщин вы добудете во множестве, а коня нужно укротить, выучить и заставить понимать себя с полуслова.

– Женщину тоже, – хмыкнул Айон.

– Ты прав, – согласился Самаэль, – но женщина слабее и по природе своей стремится к подчинению. Коня же ты укрощаешь вопреки его сути.

В этот момент ему доложили, что все приказания исполнены и все приготовлено, как он и велел. Вождь оживился и даже позволил себе оскалить в улыбке свои острые белоснежные зубы.

– Я покажу вам, как нужно сражаться!

По его повелению урроха бросили на огражденную площадку, предварительно разрезав на нем сети, но не снимая их. Зверь, почувствовав, что путы его ослабли, стал рваться из них с утроенной силой и вскоре должен был освободиться. Тогда и урмай-гохон прыгнул на импровизированную арену. Как только он оказался внутри частокола, дрова во рву подожгли, окружив двух страшных противников стеной огня.

Уррох встал, подрагивая всеми мышцами, разминая их, готовясь к борьбе. Самаэль стоял напротив него. Ноги его были слегка согнуты в коленях, руки разведены в стороны. Глаза его сверкали, и весь он, освещенный алыми отблесками пламени, казался своим воинам воплощением грозного Ишбаала. Потому что только сама Смерть в их представлении могла быть такой неукротимой, неостановимой и могучей.

Уррох был великолепен – гигантская кошка, покрытая косматой шкурой, толстой и грубой, которую не мог проткнуть каменный наконечник, монолит из мускулов, когтей, клыков и ненависти ко всему, что двигается и дышит. Он был создан для того, чтобы уничтожать, раздирать на части, а затем пожирать. И другого не представлял. Еще он не представлял себе, что кто-нибудь откажется уступить ему дорогу, – в степи никто не смел попадаться ему на глаза. Изредка уррох забредал в леса и поднимался невысоко в горы – с его когтями лазить по камням было неудобно. Но даже горные медведи, ревностно охраняющие свою территорию от чужаков, никогда не смели выйти против него в открытом бою. Разве что попадался какой-нибудь глупый зверь, что не сумел должным образом спрятаться, и тогда уррох жадно поедал его.